Пасипа всем))))) Огромное)
Намбер ту)))) Это уже многие читали,но думаю стоит
НОЧЬ.
рассказ
Ночь. Море. Тихий опустевший пляж, далеко тянущийся до обросших тёмным лесом гор. Вода темна и блестяща. В небе горят какие-то созвездия, которые отражает и вода, словно два неба, одно подвижное, блестящее, волнистое, а другое тёмное, тёплое, вечное, сходятся на горизонте и сливаются в единый купол. Или это только кажется? Может быть ничего и нет, ни неба, ни звёзд, ни времени. Нет ни прошлого, ни настоящего, ничего… Нет бесконечности…
… А волны накатывают на камешки, цвет которых в свете большой серой луны, затянутой серебристой дымкой, кажется однообразным серо-синеватым с чернотой. Но разве это так? Ведь если бы в небе вместо этой луны, которая молчаливой серой лампой освещает плывущие вокруг неё клочки завихряющихся стальных облаков, здесь было солнце, яркое, из-за которого небо казалось бы белым, возможно камни не были бы такими загадочно-серыми, они искрились бы мокрыми тонами зелёных и красных цветов, обмываясь пенными волнами. Но сейчас ночь. И море, словно беспокойно нервничая, накидывает на камешки свои однообразные пласты волн, чёрных и прозрачных. Метрах в двух от воды камни черны от этих шуршащих волн.
Где-то засверчал кузнечик, воздух донёс какой-то сладковатый аромат, сравнимый со спелым арбузом и крепким кофе одновременно. Море, казалось, почувствовало что-то и сильнее стало бросать волны на берег так, что некоторые камешки отбрасывало, затем пласты плавно отплывали, разбалтывая неподвижность камней. Ветер немного стих и волны вернулись к своему однообразному ходу. Кузнечик перестал петь, ему на смену пришёл недружный хор из нескольких цикад. Послышался какой-то непонятный шум из леса, похожий на копошение и возню в листве.
Далеко на горизонте из чащи появился силуэт, чёрный, плывущий в темноте. Ни звезд, ни луны, ни неба уже не было видно за тучами, которые сменили обрывки серых облаков, гулявших недавно по небу. Силуэт, который только что возник из зарослей, казалось, старался нервно бежать в даль от леса, но что-то заставляло его оборачиваться. В безмолвной тишине слышался только прибой волн и, по началу успокаивавшее, но внезапно начавшее нервировать, звонкое скворчание цикад. Силуэт нарисовался отчетливее, и можно было понять, что это была девушка (или женщина). Когда она вышла из тени леса, стало заметно во что она одета. Это было какое-то белое, длинное, летящее на ветру одеяние, а её длинные волнующиеся волосы были темны как сама ночь. Она проскальзывала на песке, спотыкаясь, пошатывалась, но продолжала держать равновесие; семенила по направлению к воде и, достигнув камней, дива, как молодая лань запрыгала по ним, громко разбрызгивая воду на свою одежду и волосы. Это было возможно рассмотреть в кромешной темноте во многом благодаря её белому платью. Она оступилась, замахала руками, и, резко прогнувшись, избежала падения. Пройдя до более глубокой воды, девушка рухнула на колени и стала спешно что-то отмывать или полоскать руки. Луна выглянула из-за туч, озарив пляж мутно-серым ветреным светом. Неизвестная резко вздрогнула, и послышался её испуганный вдох. Она заметалась на месте, поспешила спрятать какой-то предмет в складках одежды. Кажется, именно его девица пыталась отмыть. Похоже, для неё свет луны был совсем некстати. Девушка, барахтаясь в длинном намокшем до колен подоле, вырвалась из крепких объятий волн и побежала, брызгая водой выше собственного роста. В лунном свете беглянку можно было рассмотреть гораздо лучше: она была очень красива. Изгибы плеч, небольшая грудь, узенькая изящная талия, мягкая оливковая кожа. Вся тонкая, трепетная, словно нимфа, она словно летела, а не бежала, юбка хлопала ей по ногам, а волосы блестящей волнистой чёрной грядой спадали ниже пояса и под каждым косновением ветра взлетали пушистыми волнами, подобными тем, в которых она только что что-то отмывала. Таинственные образы можно было угадать в тех бликах, что прыгали по её волосам, Вдруг, девушка резко застыла и в испуге обернулась, а её тонкая рука взлетела к лицу, она зажала ладонью рот, а глаза… Даже издали была видна леденящая помесь безнадёги страха и беспомощности. Она заметила меня. Оглянувшись в лес и нервно потеребив ту складку, где, как я подозревал, находился тот предмет, что она омыла, девушка, казалось, судорожно пыталась что-то придумать. Но что?.. Неизвестная пребывала в смятённом недоумении около двух минут, дыша очень быстро и глубоко то и дело сглатывая и оглядываясь на лес. Затем, она, почему-то, внимательно посмотрела себе под ноги и заспешила в мою сторону. Я только теперь заметил, что небо практически очистилось, и, в ярком свете растущей луны, я имел возможность изучить это, вызвавшее у меня нечеловеческое любопытство, создание. Как стройно и прекрасно это пугливое чудо! По мере её приближения, я имел счастье всё отчетливее и лучше изучить черты её прекрасного лица…
Она подбежала совсем близко. Особенно сильная волна гребнем окатила пляж так, что брызги долетели до меня, и я почувствовал влажное, освежающее дыхание моря на своей левой щеке. Цикады примолкли, и остался только шелест леса и однообразный мотив волн. Она стояла передо мной… Совсем близко… Мысли о древнегреческих богах и небесных ангелах замелькали в моей голове. На тонкой длинной шейке маленькая голова, нежное личико и глаза… Такие бездонно-голубые, словно два океана, смотрят на тебя, и словно всю душу видят, пороки, зло, и все хорошее, на что способна душа. Врезался в память взгляд этих ярких глаз…
Она нервно потёрла свой тонкий носик нежной ручкой, на узком запястье которой была чёрная нитка с единственным голубым неизвестным мне камешком. Поджав губы, верхняя из которых была несколько полнее нижней, она нервно потеребила складку одежды, прерывисто вздохнула и отвела взгляд в сторону моря. Глаза и так были слишком велики для такого личика, а от испуга она делала их ещё больше. Ветер дунул ей в спину, взъерошил волосы, я приметил среди чёрных волн одну тонкую косичку, в которую был вплетён крохотный белый цветочек. Я не помню, сколько мы так простояли, пока она не заговорила:
- Я хочу вас кое о чём попросить,- её голос был нервным, звонким, по-детски срывающимся,- не могли бы вы уйти с пляжа?
Я вообще не любитель ночных прогулок, но сегодня произошли такие события, из-за которых моё настроение было подавленным и это уединение на пляже было мне свого рода отдушиной. Волна хлестнула так, что мне пришлось отойти, чтобы не намокнуть. Я протянул, было руку моей собеседнице, но она отпрыгнула с нервной дрожью, как пугливая овечка.
- С какой стати я должен уходить?- сказал я, подивившись звучанию собственного голоса.
- Я бы хотела искупаться,- она говорила как-то неуверенно, словно сомневалась в собственных словах и почему-то извиняющимся тоном,- без купальника.
Ветер ровно гнал её пышные волосы, а ступни, обмотанные какими-то лентами (я запомнил только зелёную), по пальцы утонули в песке.
- Но, почему бы вам ни пойти в отель? Там вас никто не увидит.- Я понимал, что говорю сущий вздор, но в голове стучала твёрдая уверенность, что необходимо сказать хоть что-нибудь, пусть даже нелепость. Она неуверенно потёрла запястье, бросила на меня ярко-голубой взгляд (в котором я тот час же сладко утонул) и сжала губы.
- Я просто прошу вас…- она опустила ресницы, её ноздри дрогнули, а нижняя губа задрожала. Я не нашёлся, что на это ответить и решил дальше не спорить с этой девушкой, в нормальности которой начал сомневаться, несмотря на то, что бесповоротно был ею очарован.
- Ну, ладно, если это вопрос жизни и смерти, то я уйду,- я заметил, как на слове «смерти» в глубине её глаз словно вспыхнули и мгновенно исчезли злые молнии. Или это мне только показалось?
- Спасибо,- шепнула она, и, от накативших слёз отвернула голову в сторону.
Я молча повернулся и неуклюже зашагал по помеси песка и камешков, оглашая пляж однообразным хрустом. Всё время, пока я шёл по дорожке, по которой туристы добираются до отелей, я чувствовал острый как скальпель взгляд на своей спине. Какое-то наваждение посетило меня: череп словно зажали в тиски, глаза заслезились, я раздраженно сплюнул. Дошёл до дорожки, и, не смея обернуться назад, нырнул в лес. Я шёл по лесной тропе, молча, шлёпая мокрыми сланцами по серой земле. Песок набился мне под пальцы, но я даже не думал отряхнуть его. Я споткнулся о корень, выругался на свою неуклюжесть, как внезапно меня огорошило новое ощущение. Словно из меня вытащили ядовитое жало. Я выдохнул, и, удивлённо осознал, что по моему виску стекает капелька пота. Наверное, это она отвела свой жгущий взгляд от леса. Я прерывисто вздохнул, и, засунув руки в карманы шорт, поднял голову к звёздам. Луна, молча и торжественно светила среди россыпи звёзд и мелких снующих клочков серых облаков. Что-то треснуло в глубине леса, и, я, ускорив шаг, заторопился в отель.
* * *
- Ну, какие новости?- Бодро сказал я, резким движением развернув утреннюю газету и машинально ткнув в рот папироску, закинул ногу на ногу. Ответа не последовало.- Альфия, что не так, вы на меня в обиде?
Надо сказать, эта старушка очень редко обижалась на кого-либо. Но тогда единственным оправданием её поведения могла послужить лишь глухота. Но не даром Альфия слыла “ушами” отеля, её прекрасный слух позволял ей быть не менее отменной сплетницей. Но что же с ней произошло?
-Альфия!- В голос произнёс я, и, старушка, вздрогнув, уронила чашку на пол.
- Я уберу, хозяин, всё сейчас уберу,- она сухопаро засуетилась, открыла дверь, из которой доносились голоса, утренний шум, хлопанье дверей, чей-то смех, затем, мелькнув тугой шишкой седых волос в дверном проёме, громко хлопнув, удалилась в непонятном мне направлении. Я удивлённо оглядел осколки своей чашки и стоявшие неподалёку в углу совок и веник. “Что-то с ней неладное, переутомилась, наверное, хотя из Альфии всю энергию и насосом не выкачать, любой молодец позавидует”- подумалось мне. Но забивать голову делами этой старушки мне не слишком хотелось.
Я уже минут десять ожидал возвращения Альфии, и, откинув газету на чайный столик, смотрел на осу, которая кружила над графином с вином. Форточки были настежь распахнуты, и в кухне стоял душный летний воздух. Я оттянул ворот рубашки и поднялся, чтобы прикрыть занавеску, а за одно выгнать осу, как услышал, что дверь открывается. Это, разумеется, была Альфия, которая не принесла ни совка, ни веника, ведь за ними, как я подозревал, она отправлялась.
- Где ты была?- спросил я, повернувшись спиной к кухонному столу и уперевшись в него ладонями. Где-то за окном возмущённо чирикнула какая-то птаха. Оса вальяжно прогудела у меня перед носом и покинула кухню через форточку. Это, почему-то, меня очень позабавило, и, я не удержал смешок. Альфия дернулась от моего смеха и начала, наконец, говорить не со стенами, а со мной, чего я ждал всё это утро.
- Я ходила…- сказала она, почесав сухими костлявыми пальцами за морщинистым ухом. Её обвисшие щёки задрожали от сказанных слов. Она медлила, словно боялась произнести что-то неприличное.
- В чём дело, ты сегодня весь день сама не своя,- я не в шутку забеспокоился. Эта старая сплетница обычно пребывала в весёлом расположении духа, и, тот факт, что её настроение беспричинно испортилось, меня очень настораживал.
- Да, так, вот, ничего,- забубнила она, потирая щёки рукой, и теребя свой передник. Этот жест вызвал у меня невольную ассоциацию с прошедшей ночью. Я глубоко вдохнул и посмотрел на Альфию в упор. Так как она была намного ниже меня ростом, да к тому же сильно сутула, я почувствовал себя башней. Она начала беспокойно отходить от меня, бунча какие-то неизвестные мне слова.
- Альфия, я не монстр, ты можешь рассказать мне, что случилось,- я небрежно похлопал её по спине и добавил - если хочешь, только не бойся меня.
Я ждал, что победит, жажда посплетничать или желание сохранить страшную тайну. Она сверлила меня подозрительным взглядом полминуты, а я, как мог, выдерживал глуповато-доверчивый просящий взгляд, являвшийся ключом к любой тайне старушки.
- Ну, ладно, скажу,- я ободрился, а Альфия сделала горькую физиономию и явно собралась заплакать. Я запаниковал: чего-чего, а слёз старушки мне никогда не доводилось видеть. Я осторожно усадил её в кресло, в котором недавно почитывал газету. Женщина согнулась в крючок, спрятала лицо в ладонях и, раскачиваясь в зад-перёд, принялась выть. Я почувствовал полную беспомощность. Отвратительное, знаете ли, ощущение. Я неловко сказал, стараясь придать своему голосу ласковый и успокаивающий тон:
- Ну, расскажи, всё легче станет.
Старуха убрала от лица руки, открыв красные мутные глаза. Было очень тяжело лицезреть подобное.
- Я, вообще говорила ей, не говори, не говори, а она, хвать! Как об стенку горох!.. Сказала!.. Дурочка!.. Ааааааааа!!!- Альфия закрыла лоб сухонькой ручонкой и опять принялась раскачиваться. – Да вообще она девочка добрая, правильная, но, вот, связалась…. Не углядела я…. Это я виноватааааааааааа…
Я с трудом разбирался в том потоке слов, который мне выдала Альфия. Многое из сказанного было сложно связать между собой.
- Альфия я понимаю, ты расстроена, но постарайся рассказывать по-порядку. – Я ободряюще погладил её по плечу. Она недоверчиво глянула на меня, и, собравшись с духом начала вполне понятный и связный рассказ:
- У меня в лачуге со мной всегда жила дочь подружки Зили, бедняга скончалась от какой-то дрянной болезни, ой хорошая была женщина, я о подруге сейчас говорю…- Старушка схватилась за голову, взъерошила волосы, закусив нижнюю губу, застонала. Я не мог её поторапливать, хоть мне и был интересен исход непонятной на данный момент истории. Я изо всех сил боролся с подступившим к горлу комком. С самого детства мне ненавистны слёзы женщин, они на меня действуют крайне заразительно. Я просто не понимаю, за чем плакать по поводу и без оного! Но сейчас я понимал, что дело крайне серьёзное. Терпеливо ожидая, когда бедняжка придёт в себя, я переминался с пяток на носки. Альфия убрала руки от красных, распухших глаз, и, дрожащим голосом продолжила:
- Ну, так вот, девчушку её Динара звали, годочков-то ей всего-навсего пять исполнилось, как мамы не стало…- Альфия прерывисто вздохнула и продолжила каким-то не своим, хриплым голосом.- В восьми летах она была, когда я в отель подрабатывать устроилась, девчоночка мне совсем дочкой сделалась… Я уже стара была, она мне как бальзам на душу. Добрая такая!.. Мои-то детушки разлетелись по гнездам, голубки… И не поминают старуху-мать… И внучков-то я не видала…
Я дал несчастной две минуты подумать о своём прошлом, после чего вкрадчиво спросил:
- Ну?
- Ну,- опомнилась она.- Ах, да, я заработала тут прислугой всякой, то приберу где, то на кухне помогу. Динарочка всё помогала, ответственная такая… Ей четырнадцать исполнилось и я её туда взяла работать, да проклянёт меня за это бог… Чудесно работала она со мной, покуда не свела её судьба с каким-то приезжим франтом… Ой…- Бедняжка задрожала, я чувствовал, что ей тяжело говорить на эту тему. Она немного повсхлипывала и взяла себя в руки.- Ему за тридцать было… Ужасно… Ну, бегать с ним гулять она стала, месяц побегала и франт уехал. Я неладное подозревала, но уверенной не была, а она два месяца назад сына принесла. Всё ждала, глупая, когда франт приедет обратно. Ну и вернулся он!- Старуха возмущенно хлопнула себя по коленям и вскинула кулак.- Сказал он ей, убирайся, мол, со своим отродьем, на меня не рассчитывай! Она девка гордая, второй раз просить ни о чем не будет. Её заявление этого негодяя убило… Убежала вчера вечером, вот,- Альфия сморщилась от слёз и полезла в карман.- Всё что на пляже нашли от неё, -моё сердце почему-то обеспокоено забилось,- Утопилась она. Ребёнка с ней не нашли, может в лес она его снесла.. Аааааа…. Господииии… Вот.. Всё что осталось от Динарочки, уж не думала что переживу её…
Альфия достала из передника… Какой-то кухонный нож с кривым лезвием и оранжевой ручкой, зелёную ленту и браслетик из чёрной нитки и единственного неизвестного голубого камня…
Внутри всё оледенело… Меня словно схватили за горло… И сдавили череп… Море мыслей бушевало в голове неудержимым ураганом… Я машинально схватил с кресла свой пиджак и, кинув на голову шляпу, порывисто заспешил к выходу… Но, вдруг, остановившись и обернувшись, сказал:
- А… Кто этот франт?..
- Да, какой-то Блёстов… Я толком то и не знаю…- Затуманенно прохрипела старуха.
Я, прыгая, спускался по ступенькам к выходу, попутно, в знак приветствия кисло кивая знакомым лицам. Александр Блёстов… Мой студенческий друг… Ещё миг назад я думал о нём как о добродушном весельчаке…Ещё миг назад я видел Динару живой… Её взгляд, полный теперь уже понятного мне отчаяния, эти бездонные глаза…А теперь?! Для чего человек вообще существует?! Творит великое добро, зло, делает ошибки, дарит любовь… Смеётся… Говорит глупости, строит планы… Идёт к своим целям… Верит в убеждения… Видит этот мир… Дышит воздухом… Чувствует природу… Зачем…. Что бы потом так пусто умереть?! Умрут все! И добрые, и храбрые, и хитрые, и злые, и мелочные, и убийцы и величайшие… ВСЕ УМРУТ! Сотрутся в прах и будут забыты… Всех смерть СРАВНЯЕТ…
Я, не понимая, куда иду, добрёл до пляжа… Сел на камень… Мне почудился на волнующейся поверхности моря, кишащей купающимися отдыхающими, маленький белый цветочек… Мгновенно утонувший, едва я его заметил… Какая-то девушка в розовом купальнике заинтересованно посмотрела на меня… Я, смерив её равнодушным взглядом, раздосадовано поднялся и пошёл в лес, ища уединения…
О, что это за безжалостный судья король и палач, носящий имя ВРЕМЯ… Будущее мгновенно становится настоящим, настоящее, ускользая, обращается в прошлое, которое рассыпается в пыль…
* * *
Днём позже, Владислав Вейляховский, выгуливал свою овчарку по лесной тропе, когда та, принюхалась и встала, как вкопанная. Затем, она, сорвавшись с поводка, метнулась в глубь леса. Владислав поспешил за ней, исполненный замешательства, ибо его обученная и дрессированная собака никогда не позволяла себе подобных выкрутасов. Наконец, он настиг её заинтересованно обнюхивающей что-то под корягой. Это был младенец с перерезанным горлом.
КОНЕЦ
10.09.05.